Толочко А. П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. М., Киев, 2005

Введение

"История Российская" Василия Никитича Татищева всегда пользовалась славой уникального собрания отрывков древних летописей, утраченных после смерти историка. Многие поколения ученых склонны были рассматривать труд Татищева как первоклассный источник для реконструкции прошлого домонгольской Руси. Автор настоящего исследования – один из наиболее авторитетных украинских медиевистов новой генерации, заведующий Центром истории Киевской Руси при Институте истории Академии наук Украины Алексей Толочко – предпринимает весьма аргументированную попытку пересмотреть устоявшиеся представления об "Истории Российской" и опровергнуть стойкую историографическую легенду. Источники Татищева сохранились, среди них не было "древних летописей". Уникальные отрывки и фрагменты летописей (знаменитые "татищевские известия") суть умелые мистификации, сочиненные самим Татищевым.
Приступая к исследованию «Истории», современный историк оснащен несравненно лучше, чем его предшественники когда бы то ни было в прошлом. Стараниями А.А. Шахматова, С.Л. Пештича, С.Н. Валка собраны и описаны все сохранившиеся рукописи «Истории», установлены редакции и между ними распределены списки. В значительной мере (Пекарским и Андреевым) опубликована переписка Татищева. Благодаря этому процесс появления главного татищевского труда устанавливается довольно ясно (с. 23). Также автор монографии использует по-прежнему лучшей биографией Татищева остается первый опыт Нила Попова: Попов Н. А. В. Н. Татищев и его время: Эпизод из истории государственной, общественной и частной жизни в России первой половины прошедшего столетия. М, 1861. Многие детали, биографические и служебные, были с тех пор уточнены или открыты, см., например: Пекарский П.П. Новые известия о В.Н.Татищеве. СПб., 1864; Кузьмин Л.Г. Татищев. М., 1981 (второе издание: М., 1987); Юхт А.И. Государственная деятельность В. Н. Татищева в 20-х - начале 30-х годов XVIII в. М., 1985 (с. 7).

К сожалению, «Историей» практически не занимались филологи, которые без особого труда доказали бы, что именно тексты с уникальными сообщениями («татищевские известия») резко отличаются от летописных и содержат анахроничную лексику, невозможные обороты речи, слова в немыслимых значениях или же попросту несуществовавшие, - иначе говоря, все то множество несообразностей, что неоспоримо указывает на имитацию летописного текста. Эти же филологи могли бы установить, что для многих текстов с «татищевскими известиями» характерны постоянные приемы и одинаковые ошибки, выдающие руку одного человека. Но Татищевым занимались историки, увлеченные, главным образом, фактической стороной сообщений и весьма безразличные к их текстуальному оформлению. Для историков единственным критерием была (и по-прежнему остается) вероятность сообщаемого Татищевым события. Вероятность, возможность события – условие настолько либеральное, что вне его пределов остаются разве что явления откровенно чудесного порядка (хотя авторы именно древних источников могли бы оспорить это утверждение). При скудости наших знаний о домонгольской Руси практически любое событие возможно представить как, пусть и редкое, но не лишенное вероятия. Обосновать противоположное – невозможность – гораздо сложнее. Обычные в таком случае ссылки на другие летописи, ни о чем подобном не упоминающие, опровергаются тем, что источники погибли, а Татищев пользовался уникальной летописью, в силу чего всякое сравнение бессмысленно и бездоказательно.
Впрочем, сомнения по поводу татищевского текста преодолевали с помощью еще одной спасительной стратегии: мол, Татищев, вероятно, использовал источник в какой-то поздней обработке. Если современного исследователя что-либо смущает, виной тому – поздний текст, из которого Татищев заимствовал известие (наивно приняв его за древность).

Дисциплина, таким образом, накопила целый веер стратегий, призванных защитить Татищева от подозрений в выдумке (с. 16).
Стремление придать «Истории» Татищева статус источника и во что бы то ни стало удержать его в компании Нестора печерского, Сильвестра, Моисея выдубицких и других летописцев настолько сильно и постоянно в течение двухсот лет, настолько неизменно при любых политических режимах и в любых историографических ситуациях, что «в этом безумии должен быть метод».

Хотя продолжающееся засорение дисциплины «татищевскими известиями» в целом пагубно сказывается на ней, злого умысла здесь, вероятно, нет. Защита даже сомнительного документа от посягательств сомневающихся – естественная реакция, продемонстрированная неоднократно и по отношению к различного типа источникам. Попытки демистифицировать подчас откровенно подозрительные тексты скандализируют научное сообщество и часто воспринимаются как неблаговидное поведение, которое не приличествует серьезному исследователю. Таково воспитание историка – его тренируют таким образом, что главным своим заданием он считает поиски и открытие новых источников, введение в научный дискурс новых текстов, а не изъятие прочно там утвердившихся. Если же открытиям уже не суждено состояться (а именно такова ситуация с источниками по истории домонгольской Руси), усилия естественным образом направляются на охранение канона.

Но главная причина, похоже, в ином, и о ней редко говорят вслух. Несмотря на обилие летописных списков, ранняя история Руси крайне слабо документирована. По сравнению с синхронной западноевропейской историей - просто удручающе слабо (с. 16-17).
Таким образом, Вопрос о Василии Татищеве и его фундаментальном труде “История Российская” и сегодня остается в русской исторической науке вопросом чрезвычайной важности. В сущности, этот вопрос объединяет в себе несколько вопросов, на которые, возможно, и не существует четких ответов! Прежде всего речь, конечно же, идет об источниковедении; далее: об ответственности, о так называемой “честности” историка и, наконец – о психологии историка как этого самого “человека своего времени”. Поэтому серьезную монографию А.П. Толочко можно совершенно искренне приветствовать. Киевский историк поставил перед собой отнюдь не легкую задачу. Он вовсе не намеревается уничтожать Татищева как важнейшую фигуру русской исторической науки. Напротив, Толочко хочет прежде всего понять, осмыслить деятельность одного из “отцов русской истории”. “Я сочту одну из задач этой книги выполненной, если она восстановит репутацию Татищева-историка. И я буду полагать, что книга достигла второй своей цели, если репутация Татищева-„летописца“ окажется разрушенной” (с. 523), – говорит Толочко.